Периметр… Я не думал никогда, что это зрелище так приятно и радостно… Пройдя тропу без особых приключений, не считая застреленного магазином очередями по 5 патронов из кольтовской винтовки молодого кабана-мутанта, я вышел на минное поле с надеждой – я вышел к людям…
Фонтаны от пуль большого калибра взметнувшиеся в нескольких метрах впереди вернули меня к реальности. Дождь недавно перестал, и лёгкий туман местами висел в низинах на открытом пространстве минного поля.
Вспомнив слова покойного Рыбака, я не стал прятаться, а приветливо помахал рукой солдатам, бдевшим в наряде на огромной башне впереди, и смело пошёл к ней. А что мне оставалось? Пуля калибра 12,7 не даст мне мучаться, да и если бы хотели – уже разделали бы меня на куски как труп (смешно сказать – труп!) зомби, изрядно уже подгнивший и воняющий, лежавший чуть в стороне от тропы. Интересно, как же эти лишенные разума и уже мертвые бывшие люди – военные, учёные-научники, сталкеры, а после смерти ожившие, уже порождения Зоны – сюда доходят через аномалии? Как может видеть мертвец? Охрани меня Зона от такой судьбы…
Осторожно, идя по узкой проторенной тропе среди минного поля, подойдя к Башне, я без проблем открыл тяжёлую стальную калитку в бетонном заборе изнутри, и, войдя и закрыв её на засов, вдруг задумался над словами старого сталкера – ведь надо было что-то положить солдатам у входа в башню в благодарность за их лояльность… Всё, что у меня было – оружие, провонявший разложением комбинезон да трофейный ПДА мертвого сталкера, который им явно не нужен. Так как отлить им Голубой аномальной воды я не мог – не во что и неизвестно насколько опасно, я оставил им винтовку и весь комплект патронов к ней. Я наверняка не первый сталкер, которому нечем расплатиться, да и по времени похода они поймут, что я ходил недалеко. Винтовку же они либо продадут, либо сдадут начальству за похвалу или премию – всё равно лучше чем ничего…
Усталость валила с ног, когда я наконец уныло добрёл до поселения сталкеров.
У входа в бар сидел на дневном уже осеннем тёплом солнышке Однорукий. Ни слова не сказав, он поправил подвешенный на ремень УЗИ и, кивнув, предложил проследовать в подземелье бара.
Пошатываясь, я спустился за ним, и, следуя его знакам, прошёл в небольшое помещение, в котором стояла двухъярусная кровать со старым покрытым пятнами матрацем и железный стол с таким же железным стулом.
Щеколды или замка не было, но я прекрасно понимал что это – помещение для гостей, охраняемое и безопасно Однорукий взял со стола пластиковую бутылку с мутно-белой жидкостью и протянул мне. Я выпил это похожее на йогурт пойло со вкусом мяты и злаков, почти не отрывая ото рта, параллельно скидывая мешок, оружие и отяжелевший пояс.
Показав в ответ на вопросительный взгляд Однорукого на рюкзак, я принялся раздеваться. В углу комнаты было оборудовано место для помывки, точно такое же, как у Айды в комнате, и не спрашивая ничего, я быстро, на сколько хватило сил, разделся догола и проковылял к целлофановой ширме.
Мылся быстро, вода пробудила остатки сил, да и чувствовать себя дома обгаженным и заляпанным потом, трупными выделениями и кровью не хотел.
Доковылял до койки, отметив краем отключающегося разума, что Однорукий постелил мне постель и даже поставил у койки большую пластиковую бутылку с водой и вытащил из рюкзака канистру. Последнее, что я запомнил, был простой, старинный граненый стакан, наполовину наполненный водкой и слова Однорукого:
– Пей , Маскаль. Это поможет…
Я трясся в поезде. Поезд шёл на большой скорости, мелькали картины пейзажей. Мы подходили к полустанку, и я понял, что пора выходить. На полустанке стояли люди – в основном местные сельские жители – но приодетые нарядно в честь прибытия поезда. Красавица средних лет, в национальном украинском костюме – цветастой юбке и белой, расшитой кофте, как будто созданной специально, чтобы подчеркнуть её роскошную, тугую и тяжёлую грудь, с венком из полевых цветов на голове – радостно мне улыбалась и протягивала поднос со стоящими на расшитом полотенце хлебом и солонкой.
Поезд трясся всё сильнее, и, не смотря на то, что всё моё внимание занимала роскошная красавица, я понимал, что приехал, что пора выходить, очнуться, вернуться туда, где все мне друзья, проснуться.
Перед глазами было лицо Айды. Она трясла меня, трясла ласково, но очень настойчиво. Я проснулся.
Рассказ был недолгим – Айда и так всё понимала, а рассказывать о собственном «героизме» я постеснялся. Сказал только что Рыбак – с его слов её дед, умер достойно, победив псевдогиганта. И что он похоронен там, у тропы. Что он ничего не передал ей и что весь хабар я принес – там вода из Голубой лужи и всё…
–Кстати о воде! – Однорукий прервал наше едва начавшееся свидание, кивнув мне в сторону выхода.
Вопреки моим представлениям, меня повели не к Бульбе, а в общий зал бара.
Бар был полон. Была явно глубокая ночь и девушки танцевали на стойке, мужики, плотно набившие помещение, явно чего-то ждали.
Меня встретили аплодисментами зала. Бывалые бойцы наперебой объясняли, не стесняясь в выражениях, что псевдогиганта убить из стрелкового оружия нереально – но я это сделал, что очень типа круто. Услышав, что убил тварь не я, а старый сталкер, зал взорвался бурными репликами, сводившимися в основном к одобрительны высказываниями и тостам. Зазвенели стаканы и пивные кружки – поминать погибших тут было принято, как живых.
Однорукий протолкался ко мне, уже изрядно поддатому и счастливо обнимавшему сидевшую на коленях звезду местной эстрады красотку Айду, и кивком пригласил пройти – однозначно к Бульбе, подумал я.
Бульба встретил меня, встав и выйдя из-за стола. Он хромал на старом, явно неудобном протезе, но подошел ко мне, не опираясь на палочку. Молча обнял и показал жестом на стул у стола.
Однорукий подставил ему второй и он сел рядом. Я понял, что должен рассказать всё, как было. И рассказал – коротко, но без утайки. Описал место могилы.
Однорукий не спеша доставал из-под стола бутылку с элитной украинской водкой и три стеклянных стакана. Налил. Выпили залпом. Однорукий смахнул столь неожиданную на его лице слезу.
Бульба поднялся, поковырялся в шкафу и повернувшись ко мне сказал:
–Ты теперь «крестник» и наследник шамана и ветерана Рыбака. Он сам выбрал тебя. Всё его – чудо-автомобиль, способный проезжать все посты Внешнего Периметра и даже ездивший по Зоне, накопления в деньгах – примерно триста тысяч американских долларов на моём хранении, его рюкзак, ПДА с уникальными картами, к которому я знаю и сообщу тебе пароль и старинный, но безотказный шмайссер с разрывными патронами. Теперь ты должен заботиться об Айде, и вся пся крев Зоны должна знать, что за любую вольность в отношении неё одна плата – смерть.
Я молча протянул ему руку для рукопожатия, и вышел в зал где меня ждала Айда.
Я вошел – зал утих, музыка играла негромко. Один из сталкеров, кажется по прозвищу Патогеныч, шевеля бородой, громко провозгласил:
–Хабара тебе, Маскаль!
Зал дружно одобрительно заголосил, все выпили, и вечер пошёл своим чередом – смерть сталкера тут была естественным явлением и никого особо не пугала и не расстраивала, а за свою любимицу Айду сталкеры были только рады – все знали её как девицу жёсткую, но порядочную, и очень любили её яркие, пламенные выступления.
Утро я встретил в её комнатке, вышли мы на свет только в середине следующего дня.
Последующие несколько суток прошли в радостях и хлопотах. Я вставал с восходом осеннего, совсем не греющего сквозь постоянные облака солнца и часов до одиннадцати-двенадцати утра упражнялся в лесу, бегая кроссы по десять километров, стреляя из различного оружия, метая ножи и лопатку. Старался не забывать и приёмы боевого джиу-джитсу, которым в юности несколько лет успешно занимался в одном полуподпольном московском клубе.
Москва… Это было где-то далеко, в другой жизни: пробки, суетливая толпа в метро, озабоченные китайцы и удивленные европейские туристы… Меня не тянуло назад, и это – главное.
К обеду ближе я разводил на излюбленной полянке костёр и готовил в котле кашу на мясе подстреленного кролика или утки – в глубоком Приграничье, у Кордона, живности было очень много, и моя меткая М-16 не оставалась без дела.
Айде очень нравилась моя нехитрая стряпня, и к её пробуждению я уже проходил кордон в лице мрачного пожилого ветерана-сталкера, сидевшего постоянно у входа в бар-бункер. Я никогда не видел его прогуливающимся – очевидно, что-то у него было с ногами, да и костыли свои он не прятал. Так и сидел целыми днями у входа снаружи, с большим УЗИ на коленях, и курил, внимательно оглядывая всех входящих. Я механически здоровался с ним, но никогда не заговаривал.
Да и о чем? Я старался не думать о том, что творилось в голове этого седого мужчины лет за шестьдесят, лишенного возможности самостоятельно передвигаться. Он просто ждал смерти – и всё. Это лишний раз напоминало мне – из Зоны только одни ворота. В сталкерскую вечность…
Айда к моему приходу всегда уже вставала, убиралась в своей келье и, приняв душ и накрасившись, ждала меня, уже успевшего остыть от тренировки за готовкой и безумного голодного, радостно ставившего на стол котелок с вкуснятиной.
Мы много занимались любовью, гуляли по лесу, целовались везде, где останавливались – но никогда не говорили о будущем. Какое будущее могло быть у сталкера? Мои триста тысяч долларов быстро превратились в сто двадцать – старый Бульба был непреклонен и не давал спуску никому. Зато теперь у меня были: мой трофейный, тщательно очищенный всего за триста долларов сталкерский костюм из прорезиненных кевларовых штанов и куртки, который был чуток великоват, но если подрегулировать завязки и надеть наколенники и налокотники – очень классно смотрелся и совсем не стеснял движения. Противогаз, который оказался нетронутым в рюкзаке, тоже мне подошел, и я на всякий случай прикупил у Бульбы один запасной фильтрующий баллон и один изолирующий, способный выдавать дыхательную смесь в течении трех часов.
За тысячу пятьсот долларов я прикупил толстый круглый шлем Сфера российского производства, который был не особо популярен в Зоне – тут в основном носили или старые каски советского образца или новые – стандарта НАТО, которые были не очень дороги и которые влегкую можно было выменять на артефакты у украинских или, к примеру, грузинских военных, которые, став не так давно членами НАТО, никак не могли избавиться от совковой привычки тырить всё, что можно, и продавать побыстрей…
Спасшее меня ружьё я продавать не стал – авось пригодится, а калаш второго сталкера подарил Айде – и тренироваться, и так, на всякий пожарный случай.
За принесенную воду Бульба щедро заплатил мне двадцать тысяч долларов, что по местным меркам был гонорар начинающего «отмычки» – салаги. Этим он дал мне понять, что старый Рыбак явно шёл не за водой, он просто ввёл меня в Зону, дал почувствовать ее, и всего лишь за несколько часов общения научил столь многому в теории и практике выживания в ней, что не видать бы мне иначе своих ушей уже на обратном пути, когда я выходил из той – первой – ходки один…
В этот день всё шло наперекосяк. Поднявшись с утра с небольшой головной болью, я поцеловал тревожно спящую Айду и пошел к выходу, но проход наружу мне перегородил Однорукий. Входная дверь бункера была закрыта, выглядел он крайне тревожно и на мой немой вопрос приглашающе указал рукой в сторону зала бара.
Зал был набит сталкерами. Никто не курил – воздух был спёртым, но прозрачным. Выброс, понял я. Они – нет, простите, МЫ – пережидают выброс. Но что же так встревожило этих людей? Суровые, небритые, часто опухшие после вчерашних возлияний, они выражали крайнюю озабоченность – слово «страх» я не очень люблю произносить.
Недавний знакомый, знаменитый залётный сталкер-отморозок Хемуль, сидел у барной стойки на вваренном в пол железном стуле, и я присел рядом на свободный и подождал, пока он сам ответит на мой молчаливый вопрос – что происходит?
С Хемулем мы познакомились три дня назад, после того, как чуть не пошли драться на ножах из-за того, что он нагло хлопнул по голой попе мою (вот и не заметил как сам себе признался в этом) Айду, традиционно обходившую зал после выступления со сбором чаевых. Однако справедливость восторжествовала до того, как мы вырвались из рук разнимавших нас бойцов, а Однорукий молча но выразительно наставил свой здоровенный пистолет мне в переносицу. Хемулю объяснили что у нас – любовь, и что Айда не шлюха, и что он может хоть на столе трахнуть любую из девиц, которые тут танцевали и обслуживали сталкеров посимпатичнее или поудачливее в хабаре, но Айду – совладелицу Бара, кстати, трогать было настрого запрещено.
В тот раз Хемуль подошёл к моему столику – Айда как раз переодевалась – и молча поставил на стол бутылку великолепной украинской ржаной водки.
Я разлил по полному стакану, пододвинул солёные огурцы и тарелку с пловом. Так мы ну не то чтобы подружились, но с тех пор приветливо салютовали друг другу. Хемуль явно готовился к большому делу, и торчал в нашем захолустье не зря – он был привычен к более крупным и комфортным для жизни поселениям.
Хемуль молча смотрел перед собой на разношерстные бутылки, большая часть из которых была покрыта пылью – в Зоне пили только водку, а для эстетов был чистый спирт.
–Выброс. Прорыв, – бросил он и посмотрел мне прямо в глаза. Я еще не понимал о чем он – но такой человек явно не боялся бы, чего ни попадя. Земля мелко-мелко задрожала. Такое тут случалось постоянно, и я сразу приучил себя не обращать внимания на подобные явления. Однако дрожь не прекращалась, а напротив – нарастала.
Хемуль знаком показал бармену Гусу, явно голландского, судя по акценту, происхождения ходощавому рыжему мужику с большими пышными бакенбардами на небритом лице, нервно протиравшему стакан, налить нам по дозе спирта «на два пальца» – по пятьдесят грамм. Бармен проворно поставил перед нами стеклянные гранёные стаканы со спиртом и по стакану с холодной фильтрованной водой. Мы, не чокаясь, выпили, и Хемуль сразу положил на стол двадцать долларов.
–Ты меткий стрелок, – сказал Хемуль. – Сегодня нам всем это пригодится. Есть информация, что живность Зоны, гонимая некоей необъяснимой силой, сегодня будет прорывать Кордон на нашем направлении – Выбросы такой силы случались всего три раза, и каждый раз вся живность оголтело, как лесные звери на пожаре, забыв о межвидовых распрях, прорывалась к Кордону, чтобы расширить территорию Зоны. Страшно не только это. Сейчас начнёт работать артиллерия, гаубицы и, возможно, реактивные установки залпового огня. Ты, наверное, уже видел, как в воздухе над Зоной рвутся снаряды и ракеты: воздушные аномалии – мощный, непробиваемый щит Зоны. Потому работать будут по Кордону – фактически по нам. Но самое страшное – если Кордон падёт, по нам шарахнут атомной бомбой. Ведь если этих тварей не остановить, они прорвутся во Внутреннюю Украину, пострадают города и мирные жители.
Теперь и мне стало страшно. Земля вздрагивала всё сильнее, сотрясения носили самый разный, хаотический характер. Хемуль поднялся и знаком пригласил меня следовать за ним к Бульбе. Однорукий словно не заметил нас, и через несколько минут мы и еще несколько сталкеров стояли над картой района, распределяя сектора обстрела.
С крыши башни бункера я понял, как отвык от видов сверху. Она была высотой всего с трёхэтажный дом, но сделана из очень массивного, серого бетона, с толстой железобетонной крышей и с длинным – примерно метр – козырьком, накрывавшей периметр амбразуры. Внутри башни был сделан элеватор для подачи боеприпасов, приводимый в действие каким-то механизмом внизу и предназначенный для подачи патронов к тяжёлым станковым пулемётам и закрепленным на турели мощным снайперским английским винтовкам. Всё оружие тут было подобрано под один вид патронов, калибра 12,7, которыми, как я понимал, Бульба запасся в избытке.
Тут же стояли ведра с водой и тряпками – для охлаждения оружия, под ногами у стен были оборудованы металлические скаты, подобные тем, что используются для слива воды – но тут они, очевидно, предназначались для гильз.
Небо в стороне Центра Зоны переливалось из алого в багровое, воронка из облаков, постоянно висевшая на Центром, сейчас так сгустилась, что казалось, будто основа смерча упирается в землю. Молнии и всполохи были ярко видны, башня сотрясалась от докатывающегося рокота взрывов.
Неожиданно горизонт озарила ярчайшая голубая вспышка, мы все рефлекторно зажмурились, и когда открыли глаза, увидели чудное явление – в нашу сторону как будто неслось марево – призрачное, как колебания раскалённого летним солнцем воздуха над камнями, облако. Не сговариваясь, мы все, одиннадцать сталкерюг, рванули к лестницам, и в нарушение правил – одна лестница вверх – другая – вниз, даже не перебирая ногами по ступенькам, а прыгая с пролёта на пролёт, придерживая скорость падения уцепившись за гладкие, словно полированные металлические поручни, спустились вниз. Кто-то успел зарянуть тяжёлую крышку люка и втянуть ее в пазы. Пол под ногами сильно-сильно затрясся, все что-то кричали, с потолка сыпалась пыль и кусочки отколовшегося от трещин бетона. Сквозь грохот я услышал крик Айды, искавшей меня в полной темноте. Я ответил ей, подали голоса и другие женщины. Я кричал, кричал Айде изо всех сил, чтобы пряталась в свою келью и что скоро я за ней вернусь. Обязательно вернусь! В этот момент словно взорвался воздух над нами. Оглушенные, мы рванули в открывшийся люк и побежали на огневую позицию на башне.
Припав к прикладу винтовки, я понял, что мир вокруг преобразился – мы словно попали в глубь Зоны: деревья повалило и перекосило, почти вся хвоя и листва облетела, а в нескольких местах были явно заметны сильные, свежие аномалии, одна из которых ласково поглаживала искорками ставший теперь моим автомобиль.
У бетонного бункера аномалий вроде как не было, но ничего, обкидаем, когда будем выходить, а вот в воздухе метрах в пятидесяти от земли местами были заметны слегка поигрывающие искорками облачка марева. Птиц не было видно вовсе, вся живность словно погибла.
Со стороны видневшейся сверху сторожевой башни Периметра раздались очереди, сначала короткие, а потом перешедшие в сплошной стрёкот далёких пулемётов. Раздались хлопки многочисленных взрывов – это волна мутировавшего зверья подошла к минному полю. Через несколько минут в воздухе раздался протяжный вой налетавших снарядов и многочисленные разрывы – снаряды взрывались в воздухе на подлете к цели, заставляя срабатывать аномалии. Мы молча наблюдали за этой красочной картиной смертельного фейерверка. Аномалии явно срабатывали по одному разу, не имея тут у Периметра достаточной силы для восстановления своей энергии, и снаряды стали рваться в воздухе всё реже, сотрясая землю разрывами и всполохами.
Всё это продолжалось в течение нескольких минут, казавшихся вечностью. Вдруг среди грохота разрывов пропал звук пулемётов сторожевой башни.
Плохая новость, пора заряжаться. Артиллерия явно била с запасом – заградительный огонь приближался к нашей позиции, взрывы вскидывали тучи дыма и земли в лесу уже в километре от нас, как вдруг из леса выскочила стая слепых чернобыльских псевдопсов. Они деловито рыскали, вывалив слюнявые языки, и дали нам хорошую возможность прогреть стволы и пристрелять оружие. Еще через пару минут на нас вывалило целое стадо тварей, несшихся непонятно куда и непонятно зачем. Тут были и огромные, как слоны, псевдогиганты, и несколько групп мощных, безостановочно фыркающих и рычащих, гадящих под себя чернобыльских кабанов-мутантов с крохотными глазками и огромными клыками и зубами.
Такой кабан не сразу умирал даже от пули 12,7, что явно выдавало его необычайную живучесть. Истерично завизжали несколько снорков, прыгавших прямо по спинам кабанов с невероятной прытью и скоростью. Зверей было не очень много – было очевидно, что артиллерия сделала свое дело и плотным огнем проредила их ряды, которые бросились на штурм бункера и башни. Очевидно, управляемые контролёрами – откуда иначе у безмозглых кабанов понимание, что ломать нужно не бетон толстенных стен, а таранить металлическую дверь – животные стали взбираться на выступающую округлую часть бункера, похожего сейчас на всплывшую из воды подводную лодку, в середине которой находилась наша башня.
Снорки, прыгая по спинам кабанов, которых набралась уже целая стая, молниеносно рванули к башне и начали, цепляясь за шершавую поверхность, с удивительной по человеческим меркам скоростью и лёгкостью взбираться к нам наверх. Пришлось закидывать их гранатами, которые были заготовлены загодя, но осколки ручных наступательных НАТОвских гранат, терзвшие тела снорков сотнями осколков, не убивали их с должной скоростью и силой. Но каждый разрыв сбрасывал их, паниковавших от взрыва и терзаемых мучительной болью от осколков, со стен башни, и они начинали карабкаться по новой. Сталкер по прозвищу Искатель побежал вниз, и через несколько минут вернулся, пыхтя и неся на себе старинный ранцевый огнемет, невесть где надыбанный заначливым Бульбой. Не прекращая вести прицельный беглый огонь по всем движущимся в зоне поражения тварям, я услышал шум огнемета, керосиновую вонь огнесмеси и истошные вопли бегающих, катающихся по земле или вертящихся волчком горящих тварей. Хоботы их древних, еще советских времен противогазов с оторванными баллонами, которые они по сталкерской легенде считали символами статуса и берегли, передавая по наследству, практически выгорели.
Грязные, прорванные старые сталкерские комбинезоны и куртки с капюшонами, в которые были одеты мутанты, в короткие периоды, когда твари не прыгали с места на место, подобно блохам, а присаживались на корточки, принюхиваясь и приглядываясь через вечно грязные стекла противогазов, придавали им некоторую схожесть с людьми.
Теперь всё это воинство, корчась в конвульсиях, догорало вокруг башни, а мы достреливали тварей еще несколько часов.
Часть тварей погибла в новообразованных аномалиях, которые, разрядившись, уже не восстанавливались, а не сработавшие – плавно снижая активность, теряли энергию.
Ночь мы безалаберно провели за пьянкой, отмечая такую бескровную победу, и только я забылся безмятежным пьяным сном, как меня растолкала Айда. Вставай, тебя зовёт Бульба, встревожено сказала она. Там военные…
Я мигом протрезвел и выскочил из постели, одеваясь на ходу. Бульба был крайне озабочен тем, что подъехавшие на бронетранспортёре и двух хаммерах военные Объединенной группировки, ничего не объясняя, начали ломиться в бронированную дверь бункера, взяв на прицел тяжелых пулемётов на турелях грузовиков амбразуру башни.
Краткое совещание порешило – они подконтрольны и не отдают себе отчет в своих действиях, единственный путь избежать боя с ними – устранить контролёра, который должен был прятаться неподалёку –контролировать такое количество людей, часть из которых просто с безразличным видом сидела на своих местах неподвижно, он издалека явно не мог.
Закидать гранатами его было нереально, решили иначе. Мне, как лучшему стрелку и худощавого телосложения мужику, предложили вывеситься на веревке с той стороны амбразуры, которая была неподконтрольна стоявшим за турелями пулемётов солдатам, и осторожно высмотрев контролёра, застрелить его. Либо, если это не удастся, хотя бы попытаться повредить сами пулемёты, что мало бы нам помогло – все солдаты были вооружены и обучены – но давало большие шансы расстрелять их из наших пулемётов сверху.
На подготовку времени не было, мужики меня привязали тонкой, но прочной сталкерской веревкой к турели пулемёта, и я полез с Западной стороны амбразуры, за которой вдалеке виднелись всполохи угасающего Выброса.
Эту тварь, контролёра, я нашел без труда, хотя психологически осознать что передо мной – а точнее в прицеле – я вижу самую умную и, пожалуй, самую жестокую тварь Зоны, было непросто – так был он похож на пожилого человека, сидящего в брезентовом плаще на земле, возможно нашедшего грибочек или шишечку. Лица твари видно не было, и я, быстро прицелившись ему в грудь, всадил пулу с первого выстрела.
Контролёр подлетел и упал на спину, и тут же я почувствовал страшную головную боль, такую, что казалось, выпрыгнули глаза. Я ничего не видел и не слышал, боль захватила каждую мою клеточку, и я чувствовал, как душа – словно в глубокой медитации или под наркотиками особого действия – отделяется от тела, и скоро тело ей уже не понадобится.
Очнулся я, лёжа в луже воды, которую на меня вылили втянувшие меня, почувствовав недоброе, товарищи. Увидев контролёра, корчащегося и пытавшегося подняться, Хемуль добил его очередью из пулемёта, превратив остатки плоти в ошмётки.
Военные почти сразу изменили своё поведение, однако разговаривать не хотели, и не разговаривали между собой. Почувствовав неладное, мы доложили Бульбе, который, не раздумывая, велел всех военных расстрелять из пулемётов без тени жалости и согласно обычаю – превращение в зомби необратимо.
Мы стреляли как в тире, с горечью в душе, стараясь каждым выстрелом сносить голову, избавляя этих несчастных от более страшной участи – странствовать в разлагающемся теле до полного естественного отделения головы. Бррр… Только недавно и меня, висевшего на веревке за башней, минула чаша сия, и я старался об этом не думать…
На одном из хаммеров мы с Патагенычем доехали до ближайшего блок-поста Внешнего периметра, находившегося примерно в десяти километрах от нас и превращённого Объединённым командованием в ощетинившуюся стволами передовую, с торчащими отовсюду касками солдат из резервных подразделений. Мы, привезя военным тело их офицера и всё оружие погибших, рассказали о происшедшем. Офицер украинской контрразведки под бодрой фамилией Бойко внимательно нас выслушал, принял написанные нами заявления и, уложив их в толстую папку с грифом «Секретно», спрятал в сейф, невесть откуда очутившийся в его — совсем не похожей на штабную — палатке.
Оттуда же он извлёк литровую, но изрядно уже початую бутылку финской водки, стаканы, и, разлив по полному, коротко предложил: «За погибших».
Не чокаясь, по обычаю Большой земли, мы выпили стоя. Водка приятно растеклась по жилам, давая ощущение уюта и безопасности.
На выходе нас встретили двое солдат, судя по всему, грузинского контингента, так как демонстративно плохо говорили по-русски – хотя этот язык в Зоне отчуждения был принят как основной международный в связи с необходимостью. Впрочем, они и по-английски, и по-немецки тоже ответить не смогли, и сразу проявили неплохие познания русского, видимо устыдившись своей необразованности перед простыми сталкерами.
Солдаты, вежливо, но отрывисто объяснили, что нас приглашает начальник штаба подразделения, и нам необходимо явиться к нему. Безальтернативно.
Войдя в штабную палатку, я был удивлён количеству офицеров там и, в первую очередь, тому факту, что во главе стола стоял – а не сидел, как обычно показывают в кино – целый генерал. Судя по форме – российской армии. Все были в полевой форме, с кобурами на поясах, и это говорило о крайней серьёзности ситуации.
Сопроводившие нас солдаты, щелкнув каблуками, удалились, и генерал коротко поприветствовав нас, перешёл к делу:
–В Зоне происходят непонятные вещи, и наши разведчики гибнут один за другим. Мы более не можем терять военных сталкеров, и командованием группировки принято решение о привлечении некоторого количества добровольных помощников. Так как средств на оплату, в отличие от богатеньких буратино-коммерсантов разных стран, которых вы, сталкерюги, нагло водите в Зону расхищать уникальные артефакты и устраивать сафари на неведомых зверей, у нас нет, платить будем пропусками. Да, вы не ослышались, товарищи.
Сказанное им слово «товарищи» могло пониматься нами двояко – он воспринимал нас как военных, благо мы были одеты и экипированы получше любого натовского офицера, либо давал нам так понять, что считает нас коллегами и ставит боевую задачу.
–За каждую ходку – подписанный пропуск на 1 год, без фамилии – впишете сами. Можете использовать, а можете продавать. Полагаю, что в условиях нарастающего укрепления Периметра эти пропуска резко возрастут в ценности среди ваших коллег.
Предложение меня сразу заинтересовало, да и Патагеныч не стал артачиться, и мы коротко кивнув, приблизились к большой, разложенной на весь стол, карте района — получать инструктаж.